|
 РУССКОМУ ДОКТОРУ БРАВО!
Или спаситель человечества – самый неизвестный человек в России
В марте 1881 года в Петербурге, близ Екатерининского канала боевиками «Народной воли» был убит император Александр II . Идея народовольцев, согласно которой чуть ли не все болезни страны можно вылечить бомбой и револьвером, довольно быстро от столицы дошла до окраин. Уже летом в Одессе, в доме Елены Колосовой, был образован музыкальный салон, и лишь немногие знали, что под вымышленным именем обаятельной хозяйки скрывается Вера Фигнер, член исполкома «Народной воли».
Одним из этих немногих был и 20-летний студент университета Владимир Хавкин.
«Биография этого еврея, столь ненавистного индусам, которые его чуть не убили, в самом деле замечательна, - писал о Хавкине А.П. Чехов. – В России это самый неизвестный человек, в Англии же его давно прозвали великим филантропом…»
Сказано это было на исходе позапрошлого века, но и сейчас этот великий ученый в России почти так же неизвестен.
Умеем ли мы чтить память наших великих соотечественников? Забвение имени Хавкина (один из многих примеров) подсказывает отрицательный ответ. В Бердянске, где он родился, есть маленький музей, точнее музейчик, при городской санэпидстанции. И это почти единственная дань памяти россиянину, который подарил человечеству надежные методы защиты от чумы и холеры. В Бердянске нет, не то, что памятника, - никому даже в голову не приходит в голову хотя бы мемориальную доску в его честь повесить.
Парадокс в случае с Хавкиным состоит в том, что многие улицы, площади, города огромной нашей страны носят имена одних и тех же людей, преимущественно революционеров, и тогда в отношении Хавкина совершена несправедливость: он был революционером уже в те годы, когда Володя Ульянов только учился в школе.
Однако все по порядку. Летом 1881 года студент естественного отделения физико-математического факультета Владимир Хавкин становится активистом «Народной воли». Сначала вместе с другими он расклеивает по Одессе листовки, печатает в подпольной типографии запрещенную литературу. Вскоре Вера Фигнер находит для молодых народовольцев занятие поважнее – следить за военным прокурором генералом Стрельниковым, которого решили убить за особую свирепость по отношению ко всем, кто хоть немного подозревался в связях с революционерами.
Хавкин с товарищами составили точный распорядок дней недели генерала. По этому распорядку и был намечен план убийства. Но незадолго до осуществления зловещего плана Хавкина арестовали по распоряжению самого генерала Стрельникова, обвиняя в «государственном преступлении»
Это был третий арест юноши. Первый раз его схватили по доносу одного из участников тайных сходов на квартире Хавкина: молодые люди читали журнал «Народная воля», где были призывы к свержению царизма. Тогда дело ограничилось учреждением над студентом полицейского надзора.
Вторично он был арестован за участие в вооруженных выступлениях против еврейских погромов в Одессе, которые после убийства царя поощрялись властями. И на сей раз, хотя Владимира схватили с револьвером в руках и пытались обвинить в организации выступлений, неделю спустя он вышел из ворот полицейского управления.
В своем обстоятельном очерке о жизни Хавкина писатель Марк Поповский сообщает: те, кто знал Хавкина, уверяют, что он был на редкость тихим и миролюбивым, отнюдь не бунтарем, не забиякой. Обычно молчаливый, он оживлялся, лишь когда речь заходила о вопросах истории, философии, социологии. К серьезному чтению он пристрастился еще в бердянской гимназии.
Уже тогда мысль о революционном преобразовании общества будоражила семнадцатилетнего юношу. Однако выстрел на Приморском бульваре в Одессе 18 марта 1882 года, оборвавший жизнь Стрельникова, охладил революционный пыл Хавкина. Возможно, это было следствием раскаяния: ведь он сам как бы направил пистолет, вложенный в руку его ровесника террориста Желвакова, - он же сам выслеживал будущую жертву.
Как бы там ни было, после того убийства Хавкин порывает с «Народной волей». Он уходит с головой в науку, целые дни проводит в лаборатории выдающегося биолога Ильи Ильича Мечникова, становится его любимцем. Профессор неизменно брал студента Хавкина в свои зоологические экспедиции.
Однако жизнь в университете была далека от идиллии. В письме, написанном осенью 1880 года, студенты Одессы жаловались министру просвещения:
«Мы не имеем права собираться для обсуждения наших нужд… Нам не разрешают даже собраний, которые преследуют чисто научные цели.… Помимо надзора университетской инспекции, над нами тяготеет особый надзор общей полиции. Полная материальная необеспеченность тяжелым бременем ложится на нашу энергию и обуславливает собою всеобщее бедственное положение русского студента».
За малейшие непослушания студенты подвергались репрессиям, наказаниям и арестам. Либерально настроенные профессора пытались защищать своих воспитанников. В знак протеста против притеснения молодежи несколько преподавателей, в том числе и И.И. Мечников, решили уйти из университета. Студенты не захотели с этим мириться и написали ректору С.П. Ярошенко дерзкое послание, где был и такой пассаж:
«…Ваше управление вредно университету, поэтому мы ждем от Вас, что для предотвращения такого большого несчастья, как потеря лучших профессоров, Вы откажитесь от дальнейшей ректорской деятельности…»
Коллективное письмо начальству считалось в то время страшной крамолой. Каждый из его подписавших знал, что следует ждать больших неприятностей. Не мог не знать этого и Владимир Хавкин, состоящий под надзором полиции. И тем не менее он открыто выступил в защиту любимого учителя. Кара последовала очень скоро: семь студентов, считавшихся зачинщиками, в их числе и Хавкин, были исключены из университета. Через несколько дней Мечников подал в отставку. Окончательно затравленный чиновниками, спустя месяц он уезжает из России, приняв предложение великого Луи Пастера поработать в его институте, в Париже.
Вскоре учитель позвал к себе и Хавкина. К тому времени тот уже опубликовал во французском журнале две свои работы, посвященные простейшим обитателям моря, однако, несмотря на его научные труды протекцию самого Мечникова, молодого ученого взяли на скромнейшую должность младшего библиотекаря. Зато – во всемирно известном Пастеровском институте.
Незавидная, казалось бы, служба позволяла знакомиться с новейшими публикациями в центрах мировой науки. Тогда слово «микроб» впервые появилось в журналах, новая наука бактериология, едва вылупилась из яйца. Роберт Кох только что открыл холерную палочку, Луи Пастер сделал первые свои прививки. Поиски возбудителей заразных болезней представлялись молодому ученому интереснейшим из занятий, но он по-прежнему должен был исполнять обязанности младшего библиотекаря: научных вакансий в институте не было.
Лишь осенью 1890 года, когда один из ассистентов уехал в Индокитай, чтобы там, в районах, охваченных эпидемией, вести изучение чумы, Хавкину представилась возможность всерьез заняться наукой. Ему было тогда уже 30 лет.
Холера… Жуткая эта болезнь набрасывалась на Россию многократно. И всякий раз уносила десятки, сотни тысяч жизней. В середине позапрошлого века сколько-нибудь разумных объяснений вспышкам эпидемий не было. Полагали, что они происходят от «неправильного состояния воздушного электричества и земного магнетизма» или «от необыкновенных перемен погоды».
Весной 1892 года холера охватила семьдесят семь губерний России. Только за три месяца погибли почти триста тысяч человек. Как раз в это время Хавкин начал опыты со своей вакциной. У него были предшественники. Пастер, создавший вакцины от бешенства и сибирской язвы. Кох, сумевший в теле умерших от холеры выявит микроба.
Испанец Ферран, исходя из гениальной идеи Пастера, согласно которой иммунитет к заразе вырабатывается в организме человека, если ему ввести ослабленные микробы, пытается получить противохолерную вакцину. Однако он не умел дозировать препарат, и прививки приводили к болезни и смерти.
Когда Владимир Хавкин приступил к опытам, идея вакцинации была полностью скомпрометирована. Одно только упоминание о прививках вызывало у ученых раздражение, которое было тем сильнее, чем беспомощнее они были перед лицом эпидемии.
В расцвете сил умер от холеры Петр Ильич Чайковский. Судя по тому, что врачи допускали к больному композитору родственников и друзей, болезнь считалась не слишком заразной. Желая опровергнуть открытие Коха о холерном микробе, два немецких ученых выпили настой, содержащий инфекцию, и остались живы. Этот опасный поступок повторили другие ученые, некоторые из них глотали испражнения холерных больных, однако подобное геройство не могло спасти миллионы людей от страшной напасти.
Сотни, тысячи, морских свинок, голубей, кроликов принес Хавкин на алтарь бактериологии прежде, чем был найден порог вводимого яда, который бы не убивал животное, а вырабатывал защитную реакцию. После чего можно было вводить дозу, во много раз превышающую смертельную, но животное осталось невредимым. Долгие месяцы потратил ученый, чтобы найти температуру нагрева микробной смеси, дабы смягчить действие яда и окончательно превратить его в лекарство.
Холера между тем вовсю гуляла по России. От Астрахани она добралась до Москвы и Петербурга. Бессилие медицины породило страшные слухи, что это не холера, а врачи травят народ. В Астрахани толпа разгромила больницу, врача избили до полусмерти, а больных вытащили на улицу. В Саратове холерную больницу сожгли вместе с пациентами… Добралась эпидемия и до предместий Парижа, ее жертвами стали сотни французов. В городе началась паника.
Таковы были условия, в которых Владимир Хавкин принимает решение ввести себе в кровь дозу холерного яда, во много раз превышающую ту, что он вводил кроликам. Он сделал это 18 июля 1892 года, никому не сказав ни слова о своем поступке. Реакция была сильная и почти мгновенная: головная боль, ломота, жар. Через шесть дней он впрыскивает себе под кожу вторую, еще более сильную порцию яда. Жар и недомогание на этот раз были выше и мучительнее, однако через сутки они прошли.
Лишь когда ученый на самом деле показал, что вакцина не опасна для человека, он провел подобный эксперимент еще на троих добровольцах из России. Смелые опыты привели Хавкина к выводу, что через шесть дней после второй прививки человек приобретает невосприимчивость к холерной заразе.
Вскоре после доклада в Биологическом обществе Хавкин стал знаменитостью. «Русскому доктору браво!» - писали аршинными буквами парижские газеты. Корреспонденты и любопытные не давали ему прохода. Тяжело больной Луи Пастер передал сотруднику своего института поздравления и благодарность. Узнав об открытии, Илья Ильич Мечников поспешил вернуться в Париж, чтобы обнять своего ученика.
Уже на следующий день после триумфального доклада Хавкин попросил согласия Пастера на передачу своего метода России для предотвращения эпидемии. Пастер не только согласился, но и сам написал письмо в Петербург, где отзывался о Хавкине и его вакцине в самых добрых выражениях. Увы, приглашением ученых из-за рубежа ведали департамент полиции и министерство иностранных дел, где на каждого эмигранта заводили досье. В дело Хавкина были внесены и его прежние «подвиги»: аресты, многолетний надзор, участие в «Народной воле», и более поздние: контакты с политическими эмигрантами и с революционно настроенными французами. Это аккуратно заполненное досье на Хавкина доказывает, что российская полиция продолжала за ним слежку и в Париже.
Итак, на одной чаше весов оказалась опасность новых и новых тысяч жертв холеры, на другой – опасность возвращения в Россию неблагонадежного эмигранта. Из двух зол выбрали, по их мнению, меньшую. Решение более чем странное, если учесть, что для России холерный вопрос чрезвычайно актуален: какие бы пути ни выбирала очередная эпидемия, шла она в Африку или Европу, шла из Китая или из Индии, ей никак не миновать было России.
А поводом для отказа был выставлен тот факт, что прививки, проводимые доктором Ферраном в Испании, не дали результатов. Высокая комиссия экспертов, созванная для отвода глаз в Институте экспериментальной медицины, вынесла решение: следует ограничиться пока лабораторными исследованиями. И это в то время, когда пестрели газеты некрологами – многие видные ученые, артисты, политики становились жертвами эпидемии.
Как видим, и в царской России политика была выше человека.
Сам же Хавкин до конца своих дней пребывал в неведении истинных причин того, почему его родина отказалась от его услуг и помощи, несмотря на страшные цифры потерь – за столетие в России от холеры погибло два миллиона человек…
Когда эпидемия в Париже усилилась, Хавкин предложил французскому правительству начать вакцинацию населения, но и здесь «государственные интересы» оказались превыше всего. Убоявшись отпугнуть иностранных туристов и коммерсантов, правительство предпочло замалчивать появление холеры. Так же поступила и администрация Гамбурга, где жертвами эпидемии стали тысячи людей. От применения вакцины здесь тоже отказались.
Итак, Европа отвергла вакцину Хавкина. И ученый решает отправиться в другую часть света, где тоже свирепствует эпидемия, - Индию. Английские власти оказались намного дальновиднее российских, французских и немецких. Отбывающий в Калькутту Хавкин вез с собой множество рекомендаций от самых разных официальных лиц Великобритании.
Знал ли молодой ученый о том риске, которому он сам себя подвергал? Знал ли о том, что каждый второй из заразившихся умирает? Что в районе, куда он едет, за последнее десятилетие от холеры погибло около миллиона человек? Конечно, он знал все это.
В то время зараза продолжала оставаться загадкой для науки. В мае 1893 года Мечников пишет жене: «Как трудно не только справиться с болезнью, но даже изучить ее как следует, я вижу каждый день, изучая холеру. Каждый шаг стоит огромных усилий и, в конце концов, дает ничтожные результаты… Количество опытов и всевозможных исследований, которые я произвожу, невероятны, но успех не соответствует затраченному труду».
Когда Хавкин отправлялся в Индию, его учитель Мечников пришел к выводу, что вакцина, введённая под кожу, не способна защитить человека от микробов, попавших в организм через рот. Долгие годы это мнение выдающегося бактериолога, впоследствии лауреата Нобелевской премии, осталось для ученого незыблемым. Это мнение неожиданно стал поддерживать и сам Пастер, хотя он помнил, что еще совсем недавно одобрительно отзывался о методе Хавкина. Впрочем, вряд ли стоит удивляться: директор института, носящего его собственное имя, уже не занимался экспериментами и не мог на практике установить истину.
А истина была в том, что вакцина Хавкина спасла миллионы индийцев, помогла этой гигантской стране избавиться от основных эпидемий – чумы и холеры. В знак благодарности народ Индии назовет Хавкина «великим белым исцелителем». Но это будет потом. А пока, ступив на землю неведомого материка, ученый сразу оказался в эпицентре болезни. Его ужаснули нищета и антисанитария. Воду для питья бедняки брали из тех же прудов, куда выливали нечистоты и где стирали белье холерных больных. Стоило ли удивляться масштабам эпидемий.
Первая экспедиция Хавкина и его четырех помощников, индийских врачей, состоялась очень скоро, болезнь вспыхнула в поселке Катал Баган недалеко от Калькутты. Однако события развивались драматично. Крестьяне и слышать не хотели ни о каких прививках, настроены они были очень воинственно, и когда индийские врачи стали их уговаривать, из толпы, собравшейся на площади перед храмом, полетели сначала угрозы в адрес английского доктора, а затем и камни. Один из них угодил в ящик с пробирками, звон разбитой посуды мог бы стать сигналом для начала расправы над непрошенными гостями. Индийские врачи решили поскорее увести Хавкина от греха подальше, но он вместо этого снял с себя пиджак, поднял сорочку…
Необычайное поведение белого человека заинтриговало индийцев, толпа сразу притихла. А между тем по команде Хавкина его коллега достал шприц и сделал ему укол в правый бок. Это буквально потрясло крестьян, которые до сего дня никогда не видели шприца и испытывали к нему панический страх. Окончательный перелом в их отношении к белому доктору наступил после того, как один из индийских врачей объяснил крестьянам, что Хавкин вовсе не англичанин, за которого они его приняли, а русский. Это меняло дело: в Индии не любили британских колонизаторов…
Более половины жителей поселка согласились принять вакцинацию, ни один из них не болел впоследствии холерой, которая многократно выкашивала окрестные селения.
Весть о «русском докторе» быстро разнеслась по стране, его стали приглашать в самые отдаленные уголки, в газетах появились сообщения о спасительном методе. «Бомбей газет» извещала, что благодарные жители городов Лакхнау и Алигарх поднесли господину Хавкину серебряный кубок местной работы и кошелек с пятнадцатью тысячами рупий. Эти деньги, как и многие другие суммы, были розданы великим филантропом тем краестьянам, которые соглашались на прививки.
Только за первый год работы в Индии Хавкин своими руками вакцинировал 25 тысяч человек. Это был настоящий подвиг, тем более если учесть, в каких условиях он работал. Жара и тропические ливни, голод, жажда, прескверные дороги, забитость крестьян, которых всякий раз подолгу приходилось убеждать в пользе прививок. А еще слухи, они бежали впереди Хавкина, слухи довольно гадкие: будто он русский шпион…
В одном из селений Восточной Бенгалии на Хавкина и его спутников воинствующие поборники ислама совершили покушение. Способ убийства был выбран экзотический: на спящих врачей накинули марлю, пропитанную змеиным ядом, который должен был попасть в кровь через кожу, во многих местах прокусанную москитами. Хавкин мог бы уже никогда не проснуться…
На грани смерти он бывал не однажды. Сохраняя чужие жизни, он как будто забывал о своей. Даже когда он подхватил злокачественную лихорадку и врачи категорически запретили оставаться в Индии, Хавкин не спешил передавать начатое им дело в руки индийских медиков. Он не был уверен, что проблема прививок разрешена им до конца.
Однако непрекращающиеся приступы малярии вынуждают его все-таки покинуть Индию. В августе 1895 года Хавкин вернулся в Париж, где застал своего великого учителя Луи Пастера на смертном одре. До конца своих дней Хавкин хранил чувство сердечной благодарности французскому ученому. Докладывая в Королевском медицинском колледже в Лондоне о результатах индийской эпидемии, он закончил свою лекцию словами:
«Как бы сам Пастер ни оценивал эту мою работу, у меня только одно желание – чтобы все почести и похвалы результатам, которых, возможно, удалось добиться благодаря моим усилиям, были бы отнесены в первую очередь лично к нему, к его светлой памяти».
В марте следующего года Хавкин, несмотря на запреты врачей, возвращается в Индию, чтобы продолжить вакцинацию и научные исследования. За семь месяцев он делает около 30 тысяч прививок. Условия, к которых он работал, были весьма вредны для его здоровья.
Неожиданная вспышка чумы в Бомбее заставила индийское правительство обратиться к Хавкину с просьбой направить свой опыт на борьбу с новой эпидемией. Он прибыл в Бомбей, второй по величине город Индии, 7 октября 1896 года и сразу же создал лабораторию для получения противочумной вакцины.
Коварство «черной смерти» было давно известно народам как Азии, так и Европы. На Руси летописи упоминают ее начиная с XI века и дают такое описание болезни: «Харкаху люди кровию, а инне железою болезноваху един день или два или три и тако помираху». В XIV веке чума унесла 40 миллионов жизней и совершала регулярные смертоносные набеги вплоть до исхода прошлого столетия.
Начиная в Бомбее поиски способа изготовления вакцины, Хавкин исходил эз того же принципа, которым он руководствовался при создании лекарства от холеры: главное – добиться стойкого иммунитета к инфекции. Но для этого надо было найти метод получения болезнетворного микроба и его сохранения. После серии опытов Хавкин установил, что чумная зараза лучше всего растет в мясном бульоне. Теперь ученый ищет способ ослабить действие яда. И снова бесчисленные эксперименты на животных.
Эпидемия между тем распространялась по Бомбею и окрестностям. Хавкин очень торопился, однако находил время для многочисленных лекций врачам-практикам по борьбе с чумой.
Первую в истории человечества античумную вакцину Хавкин создал за три месяца. Но где и как отыскать добровольца, который бы рискнул испытать ее на себе? Сделать это в городе, охваченном паническим ужасом перед черной смертью, было делом невозможным. Выход оставался один.
Ранним утром 10 января 1897 года в лаборатории Медицинского колледжа встретились трое: доктора Хавкин и Сюрвайер и директор колледжа, приглашенный в качестве свидетеля. Чтобы удостовериться в безопасности вакцины для человека, Хавкин решил сделать себе инъекцию, вчетверо превышающую ту дозу яда, которая была необходима для прививки.
Через час у него началось лихорадочное состояние, он обнаружил у себя хорошо известные ему симптомы чумы. Температура вскоре подскочила до 39 градусов. Однако весь день ученый продолжал работу в лаборатории, никому не говоря ни слова о своем состоянии. На следующее утро он с трудом поднялся с постели, его всего ломало, но он отправился на очередное заседание врачебного ведомства. Пока все симптомы окончательно не исчезли, никто из окружающих не догадывался, что Хавкин поставил на себе опыт.
Созданный в экстренном порядке Чумной комитет распорядился жечь серу на улицах Бомбея и «очищать» тем самым воздух от заразы. Как сообщает доктор А.М. Левин, направленный в Бомбей русским правительством для наблюдения за эпидемией, жилища горожан заливали раствором карболовой кислоты, и для этой цели использовались пожарные трубы.
Приезд русских врачей в Бомбей очень обрадовал Хавкина, впервые за много лет, проведенных вдали от Родины, он услышал свое полное имя-отчество: Владимир Ааронович. Он встретил свих земляков профессора В.К. Высоковича и будущего академика Д.К. Заболотного с большой теплотой, рассказал им о своем методе и продемонстрировал его в одном из госпиталей. Однако русские медики к вакцине отнеслись весьма скептически.
Когда Хавкин узнал о вспышке чумы в России, он предложил царскому правительству безвозмездно передать свой метод русским врачам и обучить их прививкам и способу приготовления вакцины. Но и на этот раз его добрая воля была отвергнута.
Тем не менее в Петербурге в 1898 году была создана первая в России чумная лаборатория, где приготовлялась вакцина или, как она тогда называлась, лимфа Хавкина. Она спасла многие и многие тысячи русских людей. Один из основателей лаборатории врач А.Ф. Вигура писал: «Что бы ни случилось с лимфой Хавкина в будущем, имя этого неутомимого исследователя навсегда останется памятно в науке…»
Страна, которой он оказал неоценимую помощь, не забыла своего благодетеля. 1925 году Бомбейская бактериологическая лаборатория стала Институтом Хавкина. Лучшей наградой для ученого быть не могло.
Владимир Хавкин был избран почетным членом многих научных обществ и академий многих стран Европы и Азии (кроме России, конечно).
За год до смерти он завещал все свое состояние, 500 тысяч долларов, на создание фонда, усилия которого будут направлены на поощрение молодых талантов в еврейских религиозных школах Восточной Европы. Фонд Хавкина существует до сих пор.
Он умер в Швейцарии 26 октября 1930 года и похоронен на еврейском кладбище в Лозанне. Сорок лет спустя Международный комитет памяти Хавкина организовал в Израиле, в районе знаменитого Леса мира имени Кеннеди торжественную посадку тысячи деревьев. Так была заложена мемориальная роща Хавкина.
Хавкин не оставил наследников, он никогда не был женат. Окружающих его людей изумляло его одиночество. Писатель Марк Поповский приводит воспоминания румынского доктора Галеви, встречавшего Хавкина в Париже незадолго до смерти. Владимир Ааронович доверительно сказал ему, что он бывал влюблен, но не мог обрекать любимую женщину на тяготы жизни в колониях, где она в любой час могла остаться вдовой…
Не знаю, как вам, а мне – стыдно, что наша страна не нашла возможность достойно увековечить память этого благороднейшего человека.
инс. Сергей Трофимов (Горный Термит)
и.о. начальника 160 отд. свод. отр. доктора
В.А. Хавкина ЮРО ОРЮР, ст. Холмская, Краснодарский край, E - mail : trofimow 23@rambler .ru
|
|
|
|
|
